Неточные совпадения
Старушка хотела что-то сказать, но вдруг остановилась, закрыла лицо платком и, махнув
рукою, вышла из комнаты. У меня немного защемило в сердце, когда я увидал это движение; но нетерпение ехать было сильнее этого чувства, и я продолжал совершенно равнодушно слушать разговор отца
с матушкой. Они говорили о вещах, которые заметно не интересовали ни того, ни другого: что нужно
купить для дома? что сказать княжне Sophie и madame Julie? и хороша ли будет дорога?
Напротив, доброе лицо старушки выражало даже удовольствие, которое я принял за одобрение: я сейчас же опустил мою
руку в карман, достал оттуда мой неразменный рубль и
купил целую коробку свистулек, да еще мне подали
с него несколько сдачи.
Привычная упрощенность отношения Самгина к женщинам вызвала такую сцену: он вернулся
с Тосей из магазина, где
покупали посуду; день был жаркий, полулежа на диване, Тося, закрыв глаза, расстегнула верхние пуговицы блузки. Клим Иванович подсел к ней и пустил
руку свою под блузку. Тося спросила...
— Да что ему вороны? Он на Ивана
Купала по ночам в лесу один шатается: к ним, братцы, это не пристает. Русскому бы не сошло
с рук!..
«Слезами и сердцем, а не пером благодарю вас, милый, милый брат, — получил он ответ
с той стороны, — не мне награждать за это: небо наградит за меня! Моя благодарность — пожатие
руки и долгий, долгий взгляд признательности! Как обрадовался вашим подаркам бедный изгнанник! он все „смеется“
с радости и оделся в обновки. А из денег сейчас же заплатил за три месяца долгу хозяйке и отдал за месяц вперед. И только на три рубля осмелился
купить сигар, которыми не лакомился давно, а это — его страсть…»
Подходим ближе — люди протягивают к нам
руки, умоляя —
купить рыбы. Велено держать вплоть к лодкам. «Брандспойты!» — закричал вахтенный, и рыбакам задан был обильный душ, к несказанному удовольствию наших матросов, и рыбаков тоже, потому что и они засмеялись вместе
с нами.
Иные помещики вздумали было
покупать сами косы на наличные деньги и раздавать в долг мужикам по той же цене; но мужики оказались недовольными и даже впали в уныние; их лишали удовольствия щелкать по косе, прислушиваться, перевертывать ее в
руках и раз двадцать спросить у плутоватого мещанина-продавца: «А что, малый, коса-то не больно того?» Те же самые проделки происходят и при покупке серпов,
с тою только разницей, что тут бабы вмешиваются в дело и доводят иногда самого продавца до необходимости, для их же пользы, поколотить их.
Марья Алексевна и ругала его вдогонку и кричала других извозчиков, и бросалась в разные стороны на несколько шагов, и махала
руками, и окончательно установилась опять под колоннадой, и топала, и бесилась; а вокруг нее уже стояло человек пять парней, продающих разную разность у колонн Гостиного двора; парни любовались на нее, обменивались между собою замечаниями более или менее неуважительного свойства, обращались к ней
с похвалами остроумного и советами благонамеренного свойства: «Ай да барыня, в кою пору успела нализаться, хват, барыня!» — «барыня, а барыня,
купи пяток лимонов-то у меня, ими хорошо закусывать, для тебя дешево отдам!» — «барыня, а барыня, не слушай его, лимон не поможет, а ты поди опохмелись!» — «барыня, а барыня, здорова ты ругаться; давай об заклад ругаться, кто кого переругает!» — Марья Алексевна, сама не помня, что делает, хватила по уху ближайшего из собеседников — парня лет 17, не без грации высовывавшего ей язык: шапка слетела, а волосы тут, как раз под
рукой; Марья Алексевна вцепилась в них.
Старик прослыл у духоборцев святым; со всех концов России ходили духоборцы на поклонение к нему, ценою золота
покупали они к нему доступ. Старик сидел в своей келье, одетый весь в белом, — его друзья обили полотном стены и потолок. После его смерти они выпросили дозволение схоронить его тело
с родными и торжественно пронесли его на
руках от Владимира до Новгородской губернии. Одни духоборцы знают, где он схоронен; они уверены, что он при жизни имел уже дар делать чудеса и что его тело нетленно.
— То-то, что и он этого опасается. Да и вообще у оборотливого человека
руки на службе связаны. Я полагаю, что он и жениться задумал
с тем, чтобы службу бросить,
купить имение да оборотами заняться. Получит к Святой генерала и раскланяется.
— Ах, родные мои! ах, благодетели! вспомнила-таки про старуху, сударушка! — дребезжащим голосом приветствовала она нас, протягивая
руки, чтобы обнять матушку, — чай, на полпути в Заболотье… все-таки дешевле, чем на постоялом кормиться… Слышала, сударушка, слышала!
Купила ты коко
с соком… Ну, да и молодец же ты! Лёгко ли дело, сама-одна какое дело сварганила! Милости просим в горницы! Спасибо, сударка, что хоть ненароком да вспомнила.
И торгуются такие покупатели из-за копейки до слез, и радуются, что удалось
купить статуэтку голой женщины
с отбитой
рукой и поврежденным носом, и уверяют они знакомых, что даром досталась...
Сказано — сделано, и старики ударили по
рукам. Согласно уговору Михей Зотыч должен был ожидать верного слугу в Баклановой, где уже вперед
купил себе лошадь и телегу. Вахрушка скоро разделался
с писарем и на другой день ехал уже в одной телеге
с Михеем Зотычем.
В течение целых пятнадцати лет все художества сходили Полуянову
с рук вполне благополучно, а робкие проявления протеста заканчивались тем, что жалобщики и обиженные должны были
выкупать свою строптивость новою данью. Одним словом, все привыкли к художествам Полуянова, считая их неизбежным злом, как градобитие, а сам Полуянов привык к этому оригинальному режиму еще больше. Но
с последним казусом вышла большая заминка. Нужно же было сибирскому исправнику наскочить на упрямого сибирского попа.
— Угодно пятьдесят рублев за вашу мантилью! — протянул он вдруг деньги девушке. Покамест та успела изумиться, пока еще собиралась понять, он уже всунул ей в
руку пятидесятирублевую, снял мантилью
с платком и накинул всё на плечи и на голову Настасье Филипповне. Слишком великолепный наряд ее бросался в глаза, остановил бы внимание в вагоне, и потом только поняла девушка, для чего у нее
купили,
с таким для нее барышом, ее старую, ничего не стоившую рухлядь.
Подходит ко мне: «
Купи, барин, крест серебряный, всего за двугривенный отдаю; серебряный!» Вижу в
руке у него крест и, должно быть, только что снял
с себя, на голубой, крепко заношенной ленточке, но только настоящий оловянный
с первого взгляда видно, большого размера, осьмиконечный полного византийского рисунка.
Скоро все дело разъяснилось. Петр Васильич набрал у старателей в кредит золота фунтов восемь да прибавил своего около двух фунтов и хотел продать его за настоящую цену помимо Ястребова. Он давно задумал эту операцию, которая дала бы ему прибыли около двух тысяч. Но в городе все скупщики отказались
покупать у него все золото, потому что не хотели ссориться
с Ястребовым: у них
рука руку мыла. Тогда Петр Васильич сунулся к Ермошке.
— Весело, браковка… — отвечал дурачок и, протянув
руку с деревянною коробкой, прибавил: — Часы
купи… днем и ночью ходят…
…Я
с отрадой смотрю на Аннушку нашу — миловидную наивную болтунью, — в разговоре она милее, нежели на письме… Велел принести папку — отдал Аннушке две иллюминованные литографии (виды Везувия — Неаполь и Сорренто), которые я
купил в Москве. Она рисует изрядно. Буду видеть и
с карандашом в
руках. При этом осмотре моих рисунков директриса получила в дар портреты П. Борисова, Волконского и Одоевского…
— А помнишь, Маня, — обращается он через стол к жене, — как мы
с тобой в Москве в Сундучный ряд бегали?
Купим, бывало, сайку да по ломтю ветчины (вот какие тогда ломти резали! — показывает он
рукой) — и сыты на весь день!
Как нарочно все случилось: этот благодетель мой, здоровый как бык, вдруг ни
с того ни
с сего помирает, и пока еще он был жив, хоть скудно, но все-таки совесть заставляла его оплачивать мой стол и квартиру, а тут и того не стало: за какой-нибудь полтинник должен был я бегать на уроки
с одного конца Москвы на другой, и то слава богу, когда еще было под
руками; но проходили месяцы, когда сидел я без обеда, в холодной комнате, брался переписывать по гривеннику
с листа, чтоб иметь возможность
купить две — три булки в день.
Десять рублей — это была огромная, сказочная сумма. Таких больших денег Александров никогда еще не держал в своих
руках, и он
с ними распорядился чрезвычайно быстро: за шесть рублей он
купил маме шевровые ботинки, о которых она, отказывавшая себе во всем, частенько мечтала как о невозможном чуде. Он взял для нее самый маленький дамский размер, и то потом старушке пришлось самой сходить в магазин переменить купленные ботинки на недомерок. Ноги ее были чрезвычайно малы.
Затем провез его к портному, платья ему
купил полный комплект, нанял ему квартиру через два дома от редакции, подписал обязательство платить за его помещение и, вернувшись
с ним к себе домой, выдал ему две книжки для забора товара в мясной и в колониальных лавках, условившись
с ним таким образом, что половина заработанных им денег будет идти в погашение этого забора, а остальная половина будет выдаваться ему на
руки.
С этою целью ему
купили в Апраксиной хорошую фрачную пару и несколько пар белых нитяных перчаток и наняли от Бореля татарина, который в несколько уроков выучил его, как держать в
руках поднос.
— Ну, не маленькие, и сами об себе помыслите! А я… удалюсь я
с Аннушкиными сиротками к чудотворцу и заживу у него под крылышком! Может быть, и из них у которой-нибудь явится желание Богу послужить, так тут и Хотьков
рукой подать!
Куплю себе домичек, огородец вскопаю; капустки, картофельцу — всего у меня довольно будет!
Собралась и Варвара в маскарад.
Купила маску
с глупою рожею, а за костюмом дело не стало, — нарядилась кухаркою. Повесила к поясу уполовник, на голову вздела черный чепец,
руки открыла выше локтя и густо их нарумянила, — кухарка же прямо от плиты, — и костюм готов. Дадут приз — хорошо, не дадут — не надобно.
Он не выпускал его из
рук, нянчился
с ним как мамка; не было еще недели ребенку, как уже Аким на собственные деньги
купил ему кучерскую шапку.
В его тяжелой голове путались мысли, во рту было сухо и противно от металлического вкуса. Он оглядел свою шляпу, поправил на ней павлинье перо и вспомнил, как ходил
с мамашей
покупать эту шляпу. Сунул он
руку в карман и достал оттуда комок бурой, липкой замазки. Как эта замазка попала ему в карман? Он подумал, понюхал: пахнет медом. Ага, это еврейский пряник! Как он, бедный, размок!
Ему
купили множество деревянных кубиков, и
с этой поры в нем жарко вспыхнула страсть к строительству: целыми днями он, сидя на полу своей комнаты, молча возводил высокие башни, которые
с грохотом падали. Он строил их снова, и это стало так необходимо для него, что даже за столом, во время обеда, он пытался построить что-то из ножей, вилок и салфеточных колец. Его глаза стали сосредоточеннее и глубже, а
руки ожили и непрерывно двигались, ощупывая пальцами каждый предмет, который могли взять.
Я кормил ее из своих
рук,
купал, укладывал спать, не сводил
с нее глаз по целым ночам и вскрикивал, когда мне казалось, что нянька ее сейчас уронит.
Раз Илья Макарович
купил случайно пару орлов и одного коршуна и решился заняться приручением хищных птиц. Птицы были посажены в железную клетку и приручение их началось
с того, что коршун разодрал Илье Макаровичу
руку. Вследствие этого несчастного обстоятельства, Илья Макарович возымел к коршуну такую же личность, какую он имел к своему ружью, и все приручение ограничивалось тем, что он не оказывал никакого внимания своим орлам, но зато коршуна раза три в день принимался толкать линейкой.
— Избили, Прохорыч, да в окно выкинули… Со второго этажа в окно, на мощеный двор…
Руку сломали… И надо же было!.. Н-да. Полежал я в больнице, вышел — вот один этот сюртучок на мне да узелочек
с бельем. Собрали кое-что маркеры в Нижнем, отправили по железной дороге, билет
купили. Дорогой же — другая беда, указ об отставке потерял — и теперь на бродяжном положении.
Кучумов (берется за карман). Ах, Боже мой! Это только со мной одним случается. Нарочно положил на столе бумажник и позабыл. Дитя, прости меня! (Целует у нее
руку.) Я тебе привезу их завтра на новоселье. Я надеюсь, что вы нынче же переедете. Закажу у Эйнем пирог,
куплю у Сазикова золотую солонку фунтов в пять и положу туда деньги. Хорошо бы положить все золотом для счастъя, да такой суммы едва ли найдешь. Все-таки полуимпериалов
с сотню наберу у себя.
Он сидел и рыдал, не обращая внимания ни на сестру, ни на мертвого: бог один знает, что тогда происходило в груди горбача, потому что, закрыв лицо
руками, он не произнес ни одного слова более… он, казалось, понял, что теперь боролся уже не
с людьми, но
с провидением и смутно предчувствовал, что если даже останется победителем, то слишком дорого
купит победу: но непоколебимая железная воля составляла всё существо его, она не знала ни преград, ни остановок, стремясь к своей цели.
Как пробужденная от сна, вскочила Ольга, не веруя глазам своим;
с минуту пристально вглядывалась в лицо седого ловчего и наконец воскликнула
с внезапным восторгом: «так он меня не забыл? так он меня любит? любит! он хочет бежать со мною, далеко, далеко…» — и она прыгала и едва не целовала шершавые
руки охотника, — и смеялась и плакала… «нет, — продолжала она, немного успокоившись, — нет! бог не потерпит, чтоб люди нас разлучили, нет, он мой, мой на земле и в могиле, везде мой, я
купила его слезами кровавыми, мольбами, тоскою, — он создан для меня, — нет, он не мог забыть свои клятвы, свои ласки…»
— Много ли ты знаешь про людей? — Но улыбнулся в бороду и, чтоб не заметили улыбку, прикрыл её
рукою; он вспомнил, как смело и разумно спорил Алексей
с горожанами о кладбище: дрёмовцы не желали хоронить на своём погосте рабочих Артамонова. Пришлось
купить у Помялова большой кусок ольховой рощи и устраивать свой погост.
— Что это вы делаете, Иван Иванович? Бога бойтесь! бросьте просьбу, пусть она пропадает! (Сатана приснись ей!) Возьмитесь лучше
с Иваном Никифоровичем за
руки, да поцелуйтесь, да
купите сантуринского, или никопольского, или хоть просто сделайте пуншику, да позовите меня! Разопьем вместе и позабудем всё!
— ‹…› Вы встретили моего слугу, — сказала, подавая мне
руку, Елизавета Федоровна. — Так как я завтра рано утром уезжаю, то он отпросился кое-что
купить в городе. Здесь поблизости в монастыре чудотворная икона Божьей Матери. Так как на своих стоверстная дорога представляет целое двухсуточное путешествие, то я пригласила
с собой добрую Марью Ивановну.
—
Покупай меня! Хочешь? хочешь? за пятьдесят тысяч франков, как Де-Грие? — вырывалось у ней
с судорожными рыданиями. Я обхватил ее, целовал ее
руки, ноги, упал перед нею на колени.
Шесть лет —
с пяти часов утра и до восьми вечера — торчит он у котла, непрерывно
купая руки в кипятке, правый бок ему палило огнем, а за спиной у него — дверь на двор, и несколько сот раз в день его обдавало холодом.
Покупаю свиней, становлю на винный завод на барду; в роще рублю дрова; осенью пахал землю; на скорую
руку езжу в села; дома по делам хлопочу
с зари до полночи».
И помимо неаккуратности в художестве, все они сами расслабевши, все друг пред другом величаются, а другого чтоб унизить ни во что вменяют; или еще того хуже, шайками совокупясь, сообща хитрейшие обманы делают, собираются по трактирам и тут вино пьют и свое художество хвалят
с кичливою надменностию, а другого рукомесло богохульно называют «адописным», а вокруг их всегда как воробьи за совами старьевщики, что разную иконописную старину из
рук в
руки перепущают, меняют, подменивают, подделывают доски, в трубах коптят, утлизну в них делают и червоточину; из меди разные створы по старому чеканному образцу отливают; амаль в ветхозаветном роде наводят;
купели из тазов куют и на них старинные щипаные орлы, какие за Грозного времена были, выставляют и продают неопытным верителям за настоящую грозновскую
купель, хотя тех
купелей не счесть сколько по Руси ходит, и все это обман и ложь бессовестные.
Неизвестный. А то
руки, видишь ты, у него не поднимутся! Ох вы, горечь! Я и не таких, как ты,
покупал. Любо
с вами дело делать. Вашему брату ничего заветного нет, все продаст! Ведь ты, знаешь ли, ты мне за три тысячи полтораста тысяч продал! Теперь
с нас по этому документу немного взыщут. А пойдет следствие о подлоге, так опять-таки нам выгода та, что дело затянется, в Сибирь-то пойдешь все-таки ты, а не мы. Ты хоть уж покути на эти деньги-то, чтоб не даром отвечать. (Хочет уйти.)
А я вместо всего ихнего доброжелания вот эту господку
купил… Невелика господка, да дубра… Може, и Катря еще на ней буде
с мужем господуроваты… Бидна Катруся! Я ее
с матерью под тополями Подолинского сада нашел… Мать хотела ее на чужие
руки кинуть, а сама к какой-нибудь пани в мамки идти. А я вызверывся да говорю ей...
Раз в неделю, по субботам, бывает в городке базар. Съезжаются из окрестных диких деревнюшек полтора десятка мужиков
с картофелем, сеном и дровами, но и они, кажется, ничего не продают и не
покупают, а торчат весь день около казенки, похлопывая себя по плечам
руками, одетыми в кожаные желтые рукавицы об одном пальце. А возвращаясь пьяные ночью домой, часто замерзают по дороге, к немалой прибыли городского врача.
— Ушел и яду
Купил — и возвратился вновь
К игорному столу — в груди кипела кровь,
В одной
руке держал я лимонаду
Стакан — в другой четверку пик,
Последний рубль в кармане дожидался
С заветным порошком — риск право был велик,
Но счастье вынесло, и в час я отыгрался!
Надин отец бежит в соседнюю булочную и
покупает большой круглый фисташковый торт. Слон обнаруживает желание проглотить его целиком вместе
с картонной коробкой, но немец дает ему всего четверть. Торт приходится по вкусу Томми, и он протягивает хобот за вторым ломтем. Однако немец оказывается хитрее. Держа в
руке лакомство, он подымается вверх со ступеньки на ступеньку, и слон
с вытянутым хоботом,
с растопыренными ушами поневоле следует за ним. На площадке Томми получает второй кусок.
Во все дни недели он неукоснительно посещал каждую церковную службу, простаивал ее
с начала до конца,
покупал тоненькие восковые свечи, гнувшиеся в его грубых
руках, и чувство покорности и трепетного ожидания росло в его душе.
Тонкий позолоченный кинжал, из тех, которые иногда употребляются для разрезывания книг,
с украшенной искусной резьбой рукоятью и
с обоюдоострым лезвием, лежал на ее письменном столе. Елена взяла его в
руки и долго любовалась им. Она
купила его недавно, не потому, что он был ей нужен, — нет, ее взоры привлек странный, запутанный узор резьбы на рукояти.
Послушался Колышкин, бросил подряды,
купил пароход. Патап Максимыч на первых порах учил его распорядкам, приискал ему хорошего капитана, приказчиков, водоливов, лоцманов, свел
с кладчиками; сам даже давал клади на его пароход, хоть и было ему на чем возить добро свое…
С легкой
руки Чапурина разжился Колышкин лучше прежнего. Года через два покрыл неустойку за неисполненный подряд и воротил убытки… Прошло еще три года, у Колышкина по Волге два парохода стало бегать.